Марла Н. Пауерс

 

Винчхинчала: девичество

 

Winčhinčala: Girlhood

 

by  Marla N. Powers

 

Третья глава из книги  «Женщина Оглала»

 

Перевод с английского Орлиного Пера, - Новосибирск, 2007

 

 

 

 

Итокагата вичхоти ван лила тханка на  оийокипхи чха хэ. Тхипи ийокихэ эл  тхима тхункашила эчхийапи кин йанкин на вичхаша ван э на винйан ван вичхакичхо чха нупхин хийотакапи.

Лавичхакийе: «Хо вана оичхимани ван  йакагапи кта чха таньйан эчхун по. Токша анпету ван эл акхэ йакупи ктэ ло. Хо хэчи тошкэ  омайанипи кин хэханл ойаглакапи ктэ ло».

«Хо ийа по. Ткха такуни акаб юхапи шни по».  

   

Где-то на юге есть большой лагерь, в котором царит красота и мир, есть дом совета, и внутри сидит тот, которого они называют дедушкой, однажды он позвал мужчину и  женщину, и обоим сказал придти в его дом и сесть. И он сказал им: «Теперь вы совершите длинное путешествие, поэтому делайте добрые дела. Однажды в будущем вы вернётесь сюда снова. И затем вас попросят рассказать о том, как прошло ваше путешествие». «Так идите же вместе. Но никогда не имейте больше, чем вам необходимо»[1].

 

 

 

Рождение

 

Согласно религии Лакота, один из аспектов «души» человека, называемый тан, существует вечно, и возвращается с неба, чтобы войти в новорождённого ребёнка. Без тан, ребёнок не может жить.  Так как тан приходит из другого места, то когда рождается ребёнок, люди говорят: «Хокшичала ван ичхимани хи», - путешествующий ребёнок прибыл.

 

Все дети, особенно в течение их первого года жизни, считаются вакхан, святыми. Люди верили, что в этот период очень важно обращаться с детьми должным образом, чтобы они «не вернулись домой». Двойняшки были особенно святыми, и тщательно выбирали тот дом, в котором родиться.  Считалось, что двойняшки блуждают вокруг холмов, часто заходя в лагерь и осматривая все тхипи, пока они не находят подходящих родителей для своего рождения.  Родители заботились о том, чтобы двойняшки имели одинаковую одежду и игрушки; в противном случае, если бы один из них вернулся на холмы или возможно умер, отец отдал бы одному двойняшке бизонью накидку,  а другой остался бы ни с чем. Лакота верили, что если один или оба из двойни умирают, то они наверняка родятся вновь, возможно даже в разных семьях. И только у них была сила узнать друг друга после  повторного рождения. Святые мужи часто говорили, что обладают сверхъестественной силой, потому что в предыдущей жизни были двойней (Dorsey 1889, 483). Среди двойняшек не было наиболее любимого ребёнка, преобладали одинаковые чувства к обоим двойняшкам, иначе можно было потерять менее любимого ребёнка.

 

С самого рождения дети не были полностью ограждены от реальностей жизни и смерти. Палатка потения и похоронный помост были такой же частью окружающей их среды, как и родственники, другие дети, лошади и тхипи.  Их учили, что они просто проходят через эту жизнь, и что «макха кин эчела тхехан юнкэ», - только земля живёт вечно.

 

Множество поверий окружало беременную женщину. Беременной не рекомендовали путешествовать далеко от дома. Если что-то пугало её, это могло отразиться на ребёнке. Она не должна была быть ленивой, и говорить неправду в тхипи, иначе её ребёнок вырастит толстым.   Женщина должна больше питаться мясом, но она не должна готовить слишком много еды, иначе она может потерять своего малыша. Нельзя есть мясо кролика, чтобы ребёнок не родился с заячьей губой, и не есть утку, иначе у ребёнка будут перепончатые ноги. Женщина должна содержать себя в чистоте, и когда она долгими часами шьёт себе платье и делает люльку для малыша, она украшает одежду из оленьей кожи и мокасины вышивкой иглами дикобраза.  

 

Полагалось, что святые мужи могли предсказать пол будущего ребёнка, предлагая другому ребёнку  в возрасте двух лет сделать выбор между шилом и луком со стрелами. Если ребёнок выбирал шило, то плод был девочкой, а если лук и стрелы, то мальчиком. Также, если маленький мальчик стеснялся беременную женщину, то её будущий ребёнок будет девочкой, а если он был общительный, то будущий ребёнок беременной будет мальчиком.

 

Женщины рожали внутри специального тхипи, они становились на колени на свежей дублёной оленьей коже, и рожали в руки другой замужней женщины. Обычно это была родственница, которая раньше рожала сама, и возможно наблюдала за другими родами, зарабатывая, таким образом, репутацию надёжной акушерки, называемой на Лакота «хокшиичу», - взять младенца[2].  Наиболее часто этой женщиной была бабушка или тётя будущей матери, но главным был опыт.

 

Очень важно, чтобы эта женщина была заботливой или имела высокую репутацию, потому что те, кто окружал новорождённого, оказывали сильное влияние на его жизнь.  Если новорождённый был девочкой, акушерка наблюдала, как она растёт среди женщин, и называла бы её дочерью.  Эта же женщина, скорее всего, проявила бы внимание во время её первых менструаций.

 

Во время родов, акушерка отрезала шнурок пуповины острым ножом, и очищала рот младенца. Она также распоряжалась плацентой: её оборачивали в оленью шкуру и вешали на высокое дерево так, чтобы до него не смогли дотянуться животные, в противном случае они наведут на подрастающего ребёнка злое влияние.

 

Бабушка и дедушка новорождённого делали маленький кожаный мешочек в виде песчаной ящерицы[3], называемой «теланунвэ», - притворяясь мёртвой, - это животное уважали за его долголетие. Внутрь такого мешочка клался шнурок пуповины.    Позже теланунвэ привязывался к колыбельной ребёнка, а затем к её косе, если ребёнок был девочкой. Считалось, что если шнурок пуповины выбросить, или забыть о нём, то ребёнок станет слишком любопытным. Взрослые часто спрашивали слишком любопытного ребёнка: «Чхекпа ойалэ хэ?», - «Ты ищешь свою пуповину?».   

 

Раннее детство было серьёзным периодом и для матери, и для малыша. Бабушка и дедушка были рядом, и старики были настороже, проверяя тех женщин, которые приходили навестить новорожденного. Они очень тщательно следили за теми, у кого идут менструации, потому что они верили, что только что родившая мать не сможет остановить кровотечение, и может от этого умереть. В прошлом, большинство женщин были сильными, но если младенец всё же умирал, отец с горя мог отрезать себе мизинец.

 

Первый ребёнок женщины был причиной большого праздника в лагере. Её родители объявляли новость всему лагерю, и отца ребёнка  поздравляли и одобряли старшие по возрасту, мужчины и женщины желали ему быть хорошим родителем. 

 

Между ползающими младенцами, были совсем небольшие половые различия.  Младенца оборачивали в узорчатую ткань, сделанную из кожи телёнка оленя, разлинованной ворсистыми початками камыша (Typha latifolia)[4]. Младенца купали с мылом, сделанным из юкки сизой (Yucca glauca)[5], и пудрили распыляющимся грибом-трутовиком, называемом Лакотами  «чханнакпа», - «ухо дерева». Его тело натирали смесью костного мозга и монарды трубчатой (Monarda fistulosa)[6].

 

Когда мать ребёнка занималась хозяйством, младенец проводил основное своё время завёрнутым в люльке.   Люлька могла висеть за спиной матери, или на дереве, где её укачивал лёгкий ветерок. Зонтик, прикреплённый к люльке, защищал глаза ребёнка, а чтобы привлечь внимание ребёнка, вешались перья и другие украшения. Когда лагерь передвигался, люльку крепили к седлу лошади, которой доверяли, или клали в сетку травуа.

 

Хотя и не существовало каких-либо специальных конструкций для колыбели, женщина часто  «хокшикигна», - успокаивала ребёнка, чтобы он уснул, тихо напевая такие слова как:

 

А ва ва ва

Инила иштинма на

А ва ва ва 

 

Успокойся, усни.

 

(Densmore 1918, 493)

 

При этом  младенца кормили. Если были трудности при кормлении грудью, мать искала малыша с хорошими зубами, чтобы заставить молоко течь, она думала при этом, что хорошие зубы являются признаком того, что этот ребёнок хорошо кормился. Родителям такого ребёнка, бабушка и дедушка новорождённого, дарили подарки. Матери, у которых не было молока, жевали корни  астрагала изящного (Astragalus gracilis)[7] или пили чай из лигодесмии (Lygodesmia juncea)[8], чтобы появилось молоко.

 

Младенцев также кормили супом из бизоньего мяса, вишнёвым соком и рубленым мясом. Мать часто жевала мясо и давала его своему ребёнку. Чтобы помочь младенцу отойти от молока, они такое мясо и  твёрдый жир давали ребёнку сосать. Когда у ребёнка появлялись первые зубки, ему давали кусочки бизоньих связок или косточек, чтобы он их грыз.

 

Младенцев  учили не кричать, чтобы они не подвергли бэнд опасности, выдавая тем самым своё месторасположение врагам, или, чтобы они не сорвали охоту, распугивая своим криком всю добычу. Каждый раз, когда младенец начинал плакать, его мать перекрывала его дыхание, помещая свою руку на рот и нос ребёнка, ласково напевая при этом, чтобы не напугать его. Если младенец боролся, она отпускала его, но сразу повторяла процедуру, если ребёнок вновь начинал кричать.

 

Раздражительные и суетливые младенцы считались больными, чтобы уменьшить их  недуг, применялось много методов лечения. Если у ребёнка было осложнение с дыханием, мать вливала несколько капель своего молока  ребёнку в нос таким образом, чтобы при чихании у него вышла слизь.  Если у ребёнка болела голова, мать прислонялась своим лбом ко лбу малыша, чтобы его головная боль перешла к ней. С обычными болезнями справлялись с помощью множества целебных трав: гутиеррезии (Gutierrezia sarothrae) от кашля[9]; мяты (вероятно Mentha arvensis) в виде чая от диареи[10]; луговой или алой мальвы (Sphaeralcea coccinea) от язв[11]; лиловых анемонов или прострела короткого (Anemone patens) от сыпи и волдырей[12]; эхинацеи (Echinacea angustifolia) от зубной боли[13]; аира тростникового (Acorus calamus) от лихорадки, а также от множества других заболеваний, таких как головная боль и воспаление горла, последнее растение считается индейским аспирином из-за его повсеместного применения[14]. Порошок из квасцов также применялся от молочницы[15].

 

Детей обучали одеваться  в возрасте двух лет. Маленькие мальчики играли со своими старшими братьями, а девочки оставались около матерей. Детям не разрешали выходить из тхипи ночью, т.к. опасались, что у них, после того как они вернуться обратно, могут начаться кошмары.

 

У Лакота не было незаконнорождённых детей, это не соответствует  их культуре. Заботились обо всех детях. Отсутствие заботы о детях было неизвестно, дети физически ни как не могли стать сиротами. Термин  вабленича обозначал ребёнка, который потерял свою мать и отца, но всегда был кто-то, кто брал всю ответственность за его воспитание. Часто таких вабленичей окружали большой добротой и вниманием. Не было ни чего необычного в том, что множество людей  дарили им прекрасных лошадей и другие подарки, показывая тем самым свою готовность разделить ответственность за заботу о них (Standing Bear 1933, 84-88).  И было не важно, были ли они формально приняты как Хунка, или приняты неофициально, с ними всё равно обращались как с родными.     

 

По мере того, как маленькая девочка росла, она играла с куклами и миниатюрными тхипи, и делала пироги из песка, подобно  её сверстникам не индейцам. Когда она была достаточно большой, чтобы сидеть на лошади, которая была в три или четыре раза выше, ей давали женские инструменты, как у её матери: нож в ножнах, шило в чехле, мешочек с огнивом, и скребок по коже.

 

 

 

Детство

 

 

Маленькая девочка могла играть в большинство детских игр вместе с мальчиками, а также и со своими подругами, при этом она училась говорить «машкэ»,  термин для обращения и общения с близкими подругами из других семей её же поколения. Термин также применялся по отношению к её родным сёстрам, к младшим братьям, и к её двоюродным сёстрам. 

 

Из многочисленных игр и досуга, доступным детям, только девочки могли играть в шкатапи чикала, - маленькую игру, в которой «они подражают действиям женщин: нянчат кукол, занимаются рукоделием, играют в установку маленьких палаток, сидят на деревянных лошадках; они перетаскивают палатки, варят, играют в лекарей, приглашают друг друга на обеды и т.д».  (Dorsey 1891, 329).

 

Маленькие девочки часто выстраивались в  виде «следуй за лидером», дотрагиваясь до плеча впереди стоящего человека, и шли зигзагом по лагерю, повторяя друг за другом: «Олень идёт по пятам» (Densmore 1918, 492). Девочки в это время всё ещё играли вместе с мальчиками во многие другие игры:

 

-  Вакин’кичичийапи, - «загружая друг друга». Дети притворялись лошадьми или тащили на своих спинах вещи, изображая своих стариков того же пола (Dorsey 1891, 329).  

- Хохотэла кичхунпи, - «покачивание». К четырём верёвкам привязывалось одеяло, образуя гамак, в него садилось несколько детей, и раскачивались; либо один ребёнок сидел на качели,  сделанной из двух верёвок. Когда они качались, они кричали: «Хохотэ, хохотэ, хохотэла, хохотэла»  (Buechel 1970, 181; Dorsey 1891, 329).

-  Чхаб онаскискита, -  «бобёр растопчет». Один из детей был бобром, он находился в центре круга под одеялом. Другие кружились вокруг и повторяли: «Чхаб онаскискита!», - «Бобёр растопчет!». Когда они останавливались, бобёр поднимался и бежал за ними. Те, кого он ловил, присоединялись к нему в круг, и закрывали свои головы своими одеялами (Dorsey 1891, 330).

-  Вонапэ кага, - «запустить». Наблюдая за скучающими друзьями, один из детей говорил: «Я разбужу вас». Затем он подбрасывал в воздух что-то вроде стрелы или камня, после чего  это проделывал каждый (Dorsey 1891, 330).

-  Хошишипа, - «выжимание». Дети стояли близко друг к другу, и щипали друг друга за руки  большим и указательным пальцем, напевая при этом «хошишипа».   Внезапно они отпускали друг друга, и кто-то один из них взбирался на своего товарища, и щипал его (Buechel 1970, 185; Dorsey 1891, 330).    

- Инахмэкичичийапи, - «спрятаться и найти».  Ищущего называли ваволэ.  Остальные прятались, и когда были готовы, свистели. Найденные, должны был идти позади ищущего в том порядке, в котором их нашли. Так продолжалось до тех пор, пока ищущий не находил всех участников игры (Buechel 1970, 334; Dorsey 1891, 331).

- Матхокичийапи, - «игра в медведя». Один из детей наряжался в медведя, прикреплял к пальцам палки, которые изображали когти. Другие дети подходили, и говорили: Тхункашила матхо пхехин ван!   Дедушка медведь, здесь твои  волосы! После этого медведь встаёт, и преследует играющих. Медведь щекотал пойманных до тех пор, пока он или она не переставали смеяться (Buechel 1970, 334; Dorsey 1891, 333).

-  Виокичичийа эчхунпи, - «они ухаживают друг за другом». Невинная игра, в которой дети притворяются, что ухаживают  друг за другом на закате (Buechel 1970, 588; Dorsey 1891, 330).  

 

Через эти игры дети частично адаптировались в племени и узнавали правильное поведение по отношению к своим соплеменникам. Но не все игры были просто развлечением. Один из наиболее священных ритуалов  назывался Тхапа Ванкайейапи, - бросание мяча, и обучение ему тоже относилось к религии. Наиболее важной чертой этой игры было то, что играющий ребёнок был неполовозрелым. Перед началом «бросания мяча», мужчина удалял часть дёрна в месте игры, которая символизировала центр вселенной. Ребёнок стоял в центре, а зрители занимали свои места на западе, севере, востоке и юге. Затем ребёнку давали мяч, сделанный из кожи бизона, заполненный конским волосом или травой, и говорили, чтобы он подбросил его высоко в небо. После этого все зрители подскакивали, пытаясь поймать мяч. Когда мяч ловили, его возвращали ребёнку, чтобы он снова подбросил его.

 

Эта священная игра в мяч была дана людям Женщиной Белого Бизоньего Телёнка, которая сказала им, что мяч представляет собой Вакхантханка в процессе  ухода от людей в далёкие края, и последующего возвращения к ним.  Подбрасывание мяча вверх от людей являлось символом  их ухода  далеко от Вакхантханка, а когда мяч падал обратно, это символизировало их воссоединение с Вакхантханка и полученным знанием.

 

Каждый пытался поймать мяч, когда он падал, потому что этот добрый символ подчёркивал ответственность за детей и за племя. Это также соотносилось с утверждением, что если кто-то, кому нравится играющий ребёнок, пренебрегает своими обязанностями, то его близким может быть причинён какой-либо вред.  Эта дихотомия между незнанием и знанием могла повторяться много раз, символизируя разделение света и тьму, Танец Солнца, где освобождение от истязания означает переход от недоверия к вере в силу Вакхантханка. Для подбрасывания мяча избирался ребёнок, потому что он или она была невинной, и по этой причине мяч не будет специально направлен к какому-то конкретному человеку, в направлении, где он его легко поймает, - и в этом заключается глубокое философское значение игры.  

 

То, что кажется всего лишь простой детской игрой,  в действительности призывает силы Двойного Лица. Она часто представлялась в виде двух женщин, связанных вместе двухфутовой  верёвкой, на которой висела кукла и мяч. Если женщине грёзилось это неведомое существо, она брала своего ребёнка и клала в гамак, сделанный наподобие паучьей паутины. Покачивание ребёнка в подобном гамаке, приносило ему хорошее здоровье, и позже символ паучьей паутины, который символизировал весь мир, рисовался на одежде ребёнка, таким образом, чтобы каждый знал, что церемония исполнена (Wissler 1907, 49-50).  

 

И женщины и мужчины обычно носили имена, данные им в соответствии с каким-либо природным явлением, или со смертью какого-либо уважаемого человека в племени, или их имя было связано с важным для тхиошпайе историческим событием. Оба пола имели также ритуальные имена, которое использовал эйапаха, - глашатай во время раздачи подарков или имя вставлялось в песни, которые исполняли в торжественных случаях, например Танец Победы.

 

Первый ребёнок назывался винтокапа, если был девочкой, и вичхатокапа, если был мальчиком. Рождённый последним, в независимости от пола, назывался хакела или хакакта, - последний.

 

Женское имя отличалось от мужского только окончанием «вин».  Следовательно, мужское имя звучит как Махпийя Ска, - Белое Облако, а женское звучит как Махпийя Ска Вин.

 

Имя часто давалось на одной из больших церемоний, вроде Танца Солнца, где детям могли также проколоть уши:

 

«Даже дети принимали участие в Танце Солнца, которое заключалось в том, что им прокалывали уши. Часто это делалось при исполнении их родителями торжественной молитвы… Прокалывание ушей исполнял любой опытный мужчина и родители ребёнка дарили ему подарки, согласно своим возможностям… Раньше ухо прокалывалось шилом, сделанным из кости, этот инструмент позже заменило шило из металла. После прокола, в отверстие вставлялось немного меди, чтобы ранка быстро зажила. Могло быть проколото одно или оба уха, и если было желание, могло быть сделано несколько отверстий в каждом ухе… Дети, чьи уши были, таким образом, проколоты, по статусу считались близкими к тем людям, чья плоть рвалась на Танце Солнца» (Densmore 1918, 137).

 

Маленькие девочки, также как и маленькие мальчики, нетерпеливо ждали сказочников, чьи истории перед сном около костра в тхипи, являлись не только развлечением, но и высоконравственными  указаниями. В частности, рассказы о трикстере, называемые охунканкан, -  «только для забавных историй» (противопоставлением которых были вичоойакэ, - легенды), являлись негативными воспоминаниями о неправильном социальном поведении в деревне Оглалов. Наиболее популярные истории сосредоточены на Инктоми, - Пауке, который был и обманщиком, и культурным героем народа Лакота. Если бы каждый шёл по противоположному пути от пути Инктоми, можно было бы жить в гармонии с семьёй и друзьями. Таким образом, нравоучительный «цикл о трикстере»[16] учил тому, как правильно вести себя в обществе Оглалов, посредством историй, в которых по большей части показывалась безнравственность и обман. 

 

Такие популярные истории рассказывал мужчина, которого знали как хорошего сказителя. Он часто поддразнивал детей, собравшихся зимой вокруг очага, притворяясь, что не может вспомнить историю. Они начинали уговаривать его, и он начинал говорить о том как Инктоми причинил вред самому себе: «Однажды Инктоми гулял, и наткнулся на каки белого бизона. Он посмотрел на них, и умер».  «Умер?», - недоумевали дети: «Расскажи нам больше!». Сказитель быстро ответил: «Если Инктоми умер, то это конец истории. Больше и говорить не чего». Но, в конце концов, он соглашался на их просьбы рассказать больше.

 

Дети  одевались также как и их родители, маленькие девочки носили замшевые платья, леггины и мокасины, сразу, как только они начинали ходить. Зимой они носили одежду своего размера, а летом, пока им не исполнилось три или четыре года, они ходили голыми.

 

Дети садились на лошадь, сразу, как только начинали ходить. Весной дети добывали тхинпсила, - «дикую репу» или свербежник   (Psoralea esculenta), а в последние дни лета они собирали чханпха, - «черёмуху виргинскую» (Prunus virginiana).

 

По мере того, как девочка росла, она начинала получать вахохункийе – «наставление, совет» о ценностях, важных для Лакота.  Её учили, что самое главное – это делиться друг с другом. Из четырёх наиболее важных достоинств (вачхантогнака – «щедрость»; чхантэ тинза, - «храбрость»;  вачхинтханка, - «терпеливость»;  и ксабйахан опхиичийа, – «мудрость», буквально «вести себя мудро»), - первое было приоритетным среди социальных ценностей Лакота, и даже маленьких детей учили делиться едой и игрушками с другими, поясняя, что в течение всей их жизни это будет восполняться.

 

 

 

Родство

 

Ребёнку также рассказывали о его родственных связях; наиболее важными в период жизни девочки были:

 

- Тхункашила, - «дедушка». В эту категорию входили отцы её родителей, а также родные братья отцов родителей; отцы родителей отцов и их родные братья; мужья любой женщины, которой она называла бабушкой; все умирающие мужчины племени; и любой старик, к которому необходимо проявить показательное уважение, например вождь или святой муж.

 

- Унчи, - «бабушка». Сюда входили матери её родителей и их родные сёстры, и матери матерей родителей и их родные сёстры. Умирающие женщины назывались вичхахунка, этот термин основан на притяжательной форме слова для  обозначения матери.  Унчи также употреблялся к любой старой женщине, к которой необходимо было проявить показательное уважение.

 

- Дедушка и бабушка называли своих  малышей (девочек и мальчиков) тхакожа, - «внук».  Термин тхакожа, старые люди  также применяли по отношению к любому малышу, мальчику или девочке, независимо от того, были ли они или не были кровными родственниками.

 

- Ина, - «мама».  В эту категорию входила биологическая мать и всё её сёстры, а также жёны братьев отца. Термин также применялся, чтобы обратиться к жене или жёнам церемониального отца, или к церемониальной матери, которые находились в течение церемонии Хунка, либо при личном усыновлении.

 

- Атэ, - «отец». К этому термину относятся биологический отец и все его братья,  а также мужья сестёр матери. Термин также использовался при обращении к мужу церемониальной матери.

 

- Те, кто был отцом или матерью, называли свою дочь чхункш (или чхункши), а сына чхинкш (или чхинкши).

 

- Тхунвин, - «тётя». В эту категорию входила сестра отца, и сестра жены братьев матери.

 

- Лекши, - «дядя». Сюда входили братья матери и мужья сестёр отца.

 

- Те, кто были дядями и тётками называли свою племянницу тхунжан, а племянника тхуншкан.

 

Для упомянутых выше родственников мужского и женского пола применялся один и тот же термин, но для следующих родственников существовали разные термины для женщин и мужчин, также в терминологии существовало различие между старшими и младшими братьями и сёстрами.

 

- Чхувэ, - «старшая сестра». Так говорили женщины; к термину относились дочери сестёр матери и братьев отца, если он были старше, чем та, кто к ним обращается.

 

- Тханка, - «младшая сестра». Так говорили женщины; к термину относились дочери сестёр матери и братьев отца, если он были младше, чем та, кто к ним обращается.

 

- Мужчины называли своих старших сестёр тханкэ, а младших сёстер тханкши.

 

- Мисун, - «младший брат». И мужчины и женщины, использовали этот термин, чтобы обратиться к своим младшим братьям, к которым также относились сыновья сестёр матери и братьев отца.

 

- Хакатака, - сестра мужчины; или брат женщины.  К хакатаку–мужчине (притяжательная форма), так обращались его  старшие и младшие сёстры, включая дочерей сестёр его матери и братьев его отца. К хакатаку-женщине, так обращались её старшие и младшие братья, включая сыновей сестёр её матери и братьев её оцта.

 

- Счепханши, - двоюродная  сестра. Женский термин, который относился к дочери любой женщины, со стороны тётки или дяди.

 

- Шичеши, - двоюродный брат. Женский термин, который относился к сыну любой женщины, со стороны дяди или тётки.

 

- Ханкаши, - двоюродная сестра. Мужской термин, который относился к дочери любого мужчины со стороны дяди или тётки.

 

- Таханши, - двоюродный брат. Мужской термин, который относился к сыну любого мужчины со стороны дяди или тётки. Этот термин часто применялся людьми при формальном обращении ко всем членам их тхиошпайе на общественном собрании.

 

Дети выказывали уважение ко всем взрослым, и особенно к своим старшим братьям, потому что они  старше по возрасту.  Вообще, более взрослые дети заботились о младших детях, и помогали своим родителям с делами по домашнему хозяйству. В обязанность хакатаку девочек входила их защита, в свою очередь девочка заботилась о них, изготавливая им одежду и помогая в приготовлении пищи, сразу, как только обучалась этому.  Признаком уважения также являлось то, что по мере взросления, девочка  не разговаривала напрямую со своими старшими братьями.    

 

В течение всей жизни девочки, её родители устраивали разные церемонии, например церемонию  Хунка, чтобы обеспечить и обозначить её место в обществе. В Хунка или в церемонии усыновления, два человека, - чужие друг другу взрослый и ребёнок, - публично заявляли о более сильных отношениях, нежели дружба или семья. У хунка на первом месте стоял его хунка, а потом все остальные. Церемония Хунка проводилась, когда ребёнку было от десяти до двенадцати лет, если он не был болен. Иначе, Хунка проводилась своевременно, чтобы сохранить ему силы.

 

Церемония должна была проводиться святым мужем, либо другим взрослым, который сам был хунка. Мужчины и женщины любого возраста могли стать хунка, если все предполагаемые стороны соглашались на такие отношения (Walker 1980, 218).

 

Денсмор (1918, 69) говорит: «Среди Сиу эта церемония тесно связана с Девой Белого Бизоньего Телёнка, наилучшие качества которой хотели видеть родители в характере своих детей».

 

Церемония также называлась алованпи, - «они поют о ней/ о нём», название получено от действий святого мужа, который обмахивал главных участников двумя палочками с конским волосом на конце.   Ритуал проводился в специальной палатке, в которую входил каждый, кто уже участвовал в церемонии ранее. На церемонии не только создавались родственные обязательства между двумя людьми: родитель – ребёнок,  но и объяснялось молодому человеку его или её обязанности перед племенем. Это был формальный путь присоединения ребёнка на уровень социальной организации, больший, чем просто семья. Атэ хунка, - «отец хунка», был частично ответственен за будущее воспитание ребёнка, и поэтому должен был иметь хорошую репутацию.

 

Одной из наиболее важных регалий этой церемонии была другая палочка, которая вставлялось в ухо зерна, и лежала на алтаре внутри специальной палатки. Ухо зерна также являлось символом  долга народа Матери Земле, источника всей пищи.

 

В течение действия церемонии в тхипи сидели вместе те, кто официально считались хункайапи, - «они хунка» (друг для друга).   Святой муж окрашивал их лица и привязывал к их волосам белый пух, и обмахивал их палочками, в то время как певцы обращались к небу, земле и к четырём направлениям. Затем каждую пару накрывали бизоньей шкурой, и святой муж заползал под каждую шкуру, держа при себе маленький мешочек. Когда он заканчивал, он направлялся на западную сторону палатки и говорил своим помощникам снять бизонью шкуру. Каждую пару находили, сидящими вместе со связанными руками и ногами. После церемонии устраивали большой пир, и семьи взрослого и ребёнка обменивались подарками[17].  

 

Детям рассказывали о больших религиозных церемониях вроде Танца Солнца, и показывали им их в раннем возрасте. Их предупреждали, чтобы они обращались со священной трубкой с уважением, и никогда не обращались с ней по-дурацки, никогда не разворачивали связку, в которой она хранилась, и никогда не показывали неуважение, иначе из-за противоположного обращения с трубкой с кем-то из членов семьи может произойти беда.

 

Девочкам рассказывали истории о появлении Лакота и о важности уважительного отношения к природе. Матери и бабушки пристально следили за своими девочками, когда они начинали созревать. Их детство скоро подойдёт к концу, и они достигнут стадии тханкакэ, - «станут женщиной»; [18]  их перемены в социальном статусе объявят всей тхиошпайе.